Историософия Алданова, лежащая в основе его романов, сложилась рано и в дальнейшем не претерпела существенных изменений: эскизно она намечена в сборнике актуальных заметок «Армагеддон» (1918), где Алданов говорит о «моральном и умственном одичании» Европы в результате Первой мировой войны и большевистской революции, подробно развита в диалогах «Ульмская ночь. Философия случая» (1953). В качестве гносеологической предпосылки интерпретации исторических фактов Алданов выдвигал тезис о «картезианском состоянии ума», предполагающем сомнение и духовную независимость; отрицая наличие объективных исторических законов, рассматривал случай как важнейший двигатель истории, принимал исторический фатализм Л. Н. Толстого (эпохи «Войны и мира»), к которому относился с благоговением.

Фаталистически окрашенный агностицизм, устраняющий, по мнению Алданова, противоречие между рациональным и моральным подходами к истории, всецело определял концепцию его романных циклов: тетралогии «Мыслитель» -- о Великой французской революции, наполеоновской эпопее, убийстве Павла I («Святая Елена, маленький остров», 1921; «Девятое термидора», 1923; «Чертов мост», 1925; «Заговор», 1927), а также трилогии о русской интеллигенции, пережившей революцию, попытку борьбы с большевиками и осваивающей опыт изгнания («Ключ», 1930; «Бегство», 1932; «Пещера», 1934-36).