Рядовой авиацииКниги / Рассвет над Киевом / Рядовой авиацииСтраница 13
Сила истребителя в огне и маневре, иначе говоря, в атаке. Главное же — огонь, ему подчинен маневр. Как бы хорошо летчик ни владел самолетом, если он не научился метко стрелять, он не истребитель.
Стрельба — заключительный аккорд любой атаки, ее венец. В этот момент летчик должен замереть и сосредоточиться только на прицеливании.
Сосредоточиться! Только сказать легко, а попробуй-ка сосредоточиться в воздушном бою, когда вокруг рыскают враги и могут именно этим моментом воспользоваться, чтобы уничтожить тебя. Сколько так погибло летчиков!
Никогда истребителю так не нужно самообладание, как при стрельбе. Недаром есть летчики (участники многих боев), не имеющие ни одной личной победы. На их счету есть коллективно сбитые вражеские самолеты, а вот лично — нет. Почему? Может, не выдавалось возможности самому расстрелять врага? Бывает. Но очень и очень редко.
Когда идет воздушный бой, в небе почти всегда бывает много вражеских самолетов — только бей. Но для этого нужно обязательно рискнуть. И, рискуя, сохранить трезвый ум: при атаке необходим математический расчет и уверенные, точные движения. В этот момент нельзя оглянуться и посмотреть, не наводятся ли тебе в спину пушки и пулеметы, нельзя даже вздохнуть, чтоб не дрогнула рука.
У некоторых на это не хватает самообладания. Они плохо прицеливаются и открывают огонь с большой дистанции. Их очереди, как правило, не находят цели. В лучшем случае они могут подбить самолет, а чтобы его уничтожить, нужна еще атака. Обычно такого подранка добивают другие. Так получаются групповые сбитые самолеты.
Мастера воздушного боя идут в атаку с мыслью непременно сбить вражеский самолет. Они все для этого рассчитали. И вот маневр, прицеливание! Как хочется в этот момент оглянуться! Но нельзя: враг садится на мушку. При этом требуется ювелирная точность. Наконец самолет в прицеле. Нажатие на кнопки управления оружием… И вместо разящей струи огня — молчание. Каково?
Это случилось сегодня у Тимонова — из-за ошибки механика отказало оружие. После посадки у летчика от негодования дрожали губы и зло сверкали глаза.
Тимонов на фронте более года. Четыре раза его подбивали в боях. Он устал, стал нервным, раздражительным. Все же Тимоха не вылил свой гнев на непосредственного виновника происшествия. Механик двое суток не спал: ездил на передовую за самолетом, совершившим вынужденную посадку. По возвращении ему срочно было приказано готовить самолет к вылету. Он поспешил.
— Повесить меня мало, — корил себя механик, подавленный своей оплошностью.
— Помолчи, — тихо сказал ему Тимонов. — Видать, мало у тебя силенок. Не надо бы тебя после двух бессонных ночей заставлять работать. Понадеялись, а ты подвел. Когда чувствуешь, тяжело, скажи, товарищи помогут. Учти, все устали, но работать надо как следует. Понятно?
Механик несколько секунд стоял в растерянности. Он ждал другого. Потом, словно в него влили новые силы, отчеканил:
— Все ясно, товарищ командир! Расшибусь, а такого больше не допущу!
Тимонов одобряюще улыбнулся:
— Давай жми! Только расшибаться не надо. Иногда приходится наблюдать, когда чем-нибудь расстроенный человек (чаще всего из-за пустяка) безудержно горячится, ругается, угрожает и так свирепствует, что, кажется, готов сжить со света виновника своего волнения.
«Нервы поистрепались», — можно услышать в оправдание «творца грома и молнии». На самом деле такие вспышки — просто распущенность человека, не умеющего владеть собой. Для него своя персона дороже всего. Вместо того чтобы набраться терпения и по-деловому разобрать ошибку, он руганью успокаивает себя. Некоторые даже под эту ругань, которую образно называют «распеканием», подводят теоретическую базу. Если, мол, покрепче «вправить мозги», то люди и работать будут лучше.
Такие методы воспитания только унижают человеческое достоинство, и у подчиненного подчас просто опускаются руки.
— Ну, Тимоха, ты настоящий Макаренко, — заметил Кустов. — Я на твоем месте, пожалуй, не выдержал бы, вскипел!
— Психануть — дело не хитрое, — с грустью ответил Тимонов. — Что толку-то?
— Но механика наказать все-таки надо. Так оставлять нельзя, — обратился Лазарев ко мне. — Тут Тимохиных прав мало. Необходимо вмешаться вам или командиру полка.