Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Страница 17

В трудах одних советских авторов дань истолкована в качестве воен­ного грабежа, контрибуции, уплачиваемой победителю побежденными.

В работах других специалистов дани рассматриваются в эволюции от внешних поборов или внутриобщинных платежей к феодальной ренте, при­чем начало превращения дани в ренту датируется по-разному: то серединой X в., то второй половиной XI в.

В современной исторической литературе существует направление, представители которого интерпретируют дань почти с момента ее возник­новения как земельную ренту, взимаемую с зависимого крестьянства фео­далами: либо государством в лице князя, либо частными землевладельцами. При этом отдельные исследователи допускают и наличие дани-контрибуции параллельно дани-ренте.

Иногда дань, понимаемая как элемент классового подчинения, выдава­лась за государственное обложение, дофеодальное по своим истокам, а в некоторых случаях она уподоблялась государственным налогам, получае­мым князьями на правах суверенов.

Наконец, в советской историографии указывалось на неправомерность смешения дани и полюдья.

Таким образом, вопрос о данничестве, даннических отношениях в Древней Руси остается в науке до сих пор дискуссионным.

Однако наиболее широкое распространение среди новейших истори­ков получила теория, согласно которой дань являлась централизованной феодальной рентой, поступавшей государству в лице княжеско-дружинной знати, осуществлявшей право корпоративной собственности на землю. Эта теория, несмотря на многочисленность ее сторонников, представляется нам малоубедительной.

Изучение источников показывает, что полнее всего даннические от­ношения отражены в летописных памятниках, причем значительная часть известий о данях падает на X в. И по качеству, и по количеству эти известия позволяют судить о данях достаточно уверенно. Летописные сообщения, рассказывающие о данях и даннических отношениях X столетия и более раннего времени, можно разделить на две категории: в первую войдут све­дения о даннических отношениях между различными народами, во вторую — об установлении даней между родственными восточнославян­скими племенами. Анализ известий первого рода свидетельствует о том, что даннические отношения вырастали из военных конфликтов: дань пла­тили либо побежденные племена и народы, либо те, которые, боясь разори­тельных вторжений, предлагали ее в качестве платы за мир и безопасность («мира деля», по выражению летописца). Дань в этом случае являлась не чем иным, как откупом, своеобразной контрибуцией. К подобным же выво­дам можем прийти, обращаясь к записям о даннических отношениях среди восточных славян: дань дают лишь покоренные племена. По нравам тех времен зависимость данников считалась постыдной и недостойной сильно­го и свободного народа. Все это хорошо объясняет, почему с конца IX в. поляне не платили дани: народ-победитель не мог подвергнуться участи побежденных.

Летописные факты, относящиеся к X в., говорят об отсутствии сбора дани внутри того или иного племени местными князьями. Иначе и не могло быть — ведь дань была следствием межплеменных военных столкновений. Однако брал ли что-либо князь у своих людей? Полагаем, что князья до­вольствовались в данном случае полюдьем — добровольным даром населе­ния, которым он «управлял». Вот почему источники разделяют термины «дань» и «полюдье». Нет никаких причин зачислять полюдье в разряд по­винностей феодально-зависимого люда. Полюдье— древнейший сбор, просуществовавший длительное время: летописцы упоминают его еще в XII в. Оно по своему происхождению есть своего рода плата людей князьям (вождям) за исполнение ими общественно-полезных функций, ставшая в условиях Руси XI-XII вв. подобием налогу. Полюдье ничего общего не имеет с феодальной рентой. Еще дальше от земельной ренты стоит дань. Она, как мы уже замечали, являлась самой заурядной формой грабежа, ко­торому подвергались побежденные победителями.

По сравнению с концом IX-X вв., дань в летописных известиях XI в. фигурирует реже. Но из их совокупности вытекает, что дань в значении «примучиваний» все еще сохранялась. Кроме того, эти известия указывают, что дань по-прежнему собирается за пределами территории победителя, являясь следствием войн. Дальнейшее знакомство с источниками убеждает, что и на протяжении XII в. по-старому собирается дань, добываемая оружи­ем. Как и раньше, она была грабежом или контрибуцией. Дань взималась на окраинах Руси с «примученного» люда. Свободное же население внутрен­них областей Древней Руси даннической повинности не знало.

Письменные источники XI—XII вв., позволяющие историкам дойти до существа даннических связей, наделены особенностями, отсутствующими в памятниках, повествующих о событиях IX—X столетий. Персонификация данников — одна из этих особенностей: данник теперь называется смердом. Смерды— «примученное» население (чаще иноязычное) отдаленных зе­мель, обязанное победителям данью. Перед нами внешние, так сказать, смерды. Представляя собой свободных людей, объединяющихся в общины, они не входили в состав населения древнерусских земель-волостей, прожи­вая на окраинах восточно-славянского мира. То были неславянские, как уже сказано, племена, располагавшиеся по соседству с Русью, завоеванные и обязанные платить дань. Эту дань нельзя рассматривать как феодальную повинность, «внешних» смердов— как феодально-зависимых крестьян, лишенных в результате завоевания основного средства производства — земли, как полагают сторонники концепции государственного феодализма в Древней Руси. Если искать аналогию дани, взимаемой с «внешних» смер­дов, то следует назвать контрибуцию, хотя и в данном случае можно гово­рить о подобии, а отнюдь не тождестве. Как и раньше эта дань, являлась своеобразным откупом «мира деля», т. е. платежом за отказ от разоритель­ных нападений и вторжений. Существовала еще одна группа смердов, живших на территории непосредственно древнерусских земель-волостей. Они тоже платили дань.