Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Страница 7

Довольно рано в советской литературе обозначился подход к дани как к феодальной ренте. Указание на этот счет встречаем, например, у П. И. Кушнера, который писал: «На Руси сбор дани носил название „полюдья". В начальной летописи сохранилось очень интересное сказание о походе князя Игоря, показывающее, каким образом собиралась дань. Со­брав дань один раз, князь мог тотчас же вернуться обратно и собрать с по­бежденных дань вторично. Никаких определенных размеров дани не суще­ствовало, величина ее зависела исключительно от потребностей самого кня­зя и от богатства данников». В другом месте П. И. Кушнер говорит о том, что «крестьянство жило общинами и деревнями (отдельными заимками), платило дань феодалам». Если сопоставить эти два построения П. И. Куш­нера, то можно думать, что он приравнивал раннюю дань к поборам с по­бежденных племен, а более позднюю — к феодальной эксплуатации.

Довольно смело обращался с термином «дань» П. А. Аргунов. Дань он идентифицировал с «купой» («копой») Русской Правды. П. А. Аргунов заявлял: « .„купу" же или „копу" Р. П. считаю натуральной данью господину от закупа, его натуральной повинностью».

По Н. Л. Рубинштейну, сначала дань собирается путем объезда-полю­дья, однако потом сбор дани организуется по-хозяйски. Организацией княжеского хозяйства для собирания дани является «погост», casa dominicata, господский двор примитивного господского хозяйства. К нему «тянет данью» все население округи, на которую распространяется затем само название «погоста». Говоря о социальной природе даннических от­ношений, Н. Л. Рубинштейн замечает: «Система даней стоит на границе частнохозяйственной и публичной организации; установление даней есть акт политической зависимости, однако, собирание ее строится согласно с частнохозяйственным принципом». Становление погостов и обложение данью Н. Л. Рубинштейн предлагал понимать как окняжение земли. Дань вносится каждым отдельным вольным крестьянским хозяйством.Исследователь поставил данничество посредине между публичными и фео­дальными платежами.

Более прямолинейно судил о дани А. Г. Пригожий, отождествлявший ее с феодальным оброком. Против такого отождествления дани с оброком предостерегал М. М. Цвибак. На недопустимость смешения дани с рентой продуктами указывал В. Рейхардт.

Различал дань и феодальную ренту Б. Д. Греков, приступивший в кон­це 20-х— начале 30-х годов к фронтальному изучению истории Киевской Руси. Но мнению Б. Д. Грекова, дань в «форме пушнины, меда, воска и вся­кого другого „узорочья", т. е. продуктов, превращающихся на европейских и азиатских рынках в товар», платили свободные смерды, не попавшие в зависимость от феодалов. Историк не раз подчеркивал то обстоятельство, что в Древней Руси «оставалось много так называемых „свободных" смер­дов, обложенных данью, но не знающих феодальной ренты». Правда, по­степенно дань переходила в натуральную земельную ренту: « .основной формой эксплуатации смердов была дань, незаметно для самих смердов перерождающаяся в натуральную земельную ренту в связи с процессом обоярения земли и вместе с превращением смерда в зависимого, по­лукрепостного и крепостного». Однако Б. Д. Греков ни в ранних своих работах по древнерусской истории, ни в поздних не уравнивал дань с фео­дальной рентой.

Затрагивалась проблема дани и при обсуждении известного доклада Б. Д. Грекова о рабстве и феодализме в Киевской Руси. Один из участни­ков дискуссии Е. С. Лейбович усматривал в дани нечто отличное от форм феодальной эксплуатации. Дань IX-X вв., по словам Е. С. Лейбовича, нет причин считать «формой феодальной зависимости». К сожалению, Е. С. Лейбович ничего не сказал о данничестве более позднего времени. Но его фраза «дань еще не является формой феодальной зависимости» дозво­ляет предполагать, что в перспективе он допускал трансформацию дани в феодальную ренту.

Именно так характеризовал дань другой участник упомянутой дискус­сии М. Н. Мартынов. Ему принадлежит следующее утверждение: «Захват общинной земли, грабежи, насилия, частые войны, тяжелая дань — все это разоряло свободного смерда и превращало его в феодально-зависимого крестьянина. При таких условиях даннические отношения перерастали в феодальные отношения. Смерд, завоеванный варягами, данник, теперь стал феодальным крестьянином».

Примерно в том же ключе рассуждал М. И. Артамонов, рассмотрев­ший в специальной статье археологические источники так называемой эпо­хи возникновения феодализма в Восточной Европе. В данной статье чита­ем: «Существенное значение для понимания появления богатых курганных могил, а, следовательно, и оставившего их социального слоя имеет связь этого рода памятников с возникающими городами. Этот слой общества сформировался вместе с городом — средоточением военно-торговой, рабо­владельческой прослойки, постепенно превратившей даннические отноше­ния окружающего земледельческого населения в феодальную, основанную на землевладении и отработочной ренте зависимость».

Далеко не все историки, работавшие в 30-е годы, поддерживали идею о перерождении дани в феодальную ренту на Руси Х-ХП вв. Противником ее был С.В. Вознесенский. Возникновение даннических отношений С. В. Вознесенский связал с деятельностью дружинников-воинов, бродив­ших по стране и оседавших в городах, откуда они, нападая на окрестных жителей, «примучивали» дань. Плательщиками дани были смерды — «сво­бодное крестьянство, которое в VIII—IX вв. подвергалось разбойным напа­дениям военно-дружинного класса, образовавшегося по торговым путям-рекам — Волхову, верховьям Волги и Западной Двины и Днепру, а затем в Х-ХIII вв., будучи „примучено", вынуждено было платить регулярную дань». Эта дань в те времена не была еще феодальной рентой. Таковой она стала позже — в XIII-XV вв., выступая в форме продуктовой ренты.