Челядь и холопы в трудах дореволюционных и советских историков

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Челядь и холопы в трудах дореволюционных и советских историков

Страница 10

Гипотезу Б. Д. Грекова об изживании рабства в Древней Руси одновре­менно с С.А.Покровским оспорила Е.И.Колычева." Указав на распро­страненность рабовладения в древнерусском обществе, автор замечает, что «попытки преуменьшить роль рабства как чужеродного тела в Древнерус­ском государстве, подчеркнуть его особый характер, якобы отличающий его от „настоящего" рабства, не являются состоятельными». Нормы Рус­ской Правды показывают отсутствие у холопов «всяких элементов право­способности». Они проникнуты «единым принципом: холоп— это один из видов имущества». Е. И. Колычева не различает холопа и челядина. Для нее они— единые понятия. Анализ соответствующих статей Русской Правды убедил Е. И. Колычеву в том, что «холопство на Руси как правовой институт не представляло собой нечто исключительное, неповторимое. Для него ха­рактерны те же важнейшие черты, что и для рабства в других странах, в том числе и для античного рабства». Под воздействием прогрессирующего фео­дализма менялось социальное существо рабства. Но это произошло в XV-XVI вв. Е.И.Колычева изучала положение холопов по Русской Правде, сравнивая его с особенностями холопьего права XV-XVI столетий.

О холопах и челяди на Руси, лишенных важнейших гражданских прав, рассуждал Я. Н. Щапов. Не разграничивая, как и Е. И. Колычева, терминов «холоп» и «челядин», историк полагает, что за ними скрывались рабы.

Небольшую специальную работу посвятил челяди М. Б. Свердлов.Собрав этимологические данные о термине «челядь», он заключает: «Исто­рия слова челядь в индоевропейских языках позволяет установить его пер­воначальное значение — это род. С развитием общественных отношений содержание слова сужалось: рядовые члены familia (большой семьи), младшие члены familia, прислуга». Значит, по Свердлову, челядин в до­классовом обществе — младший член большой семьи. Автор не уточняет, входили ли в состав младших членов большой семьи рабы, как об этом говорили многие дореволюционные и советские историки. Однако, судя по тому, как он описывает челядь X в., можно думать, — не входили, посколь­ку среди челяди X в. рабов он не находит.

Договоры Руси с Византией, содержащие сведения о челяди, привели М. Б. Свердлова к выводу «о значительной степени зависимости челяди». Впрочем, он тут же находит свидетельства, указывающие .«на ограничен­ные формы зависимости челядина от господина». Что следует понимать под фразой «ограниченные формы зависимости»? Если истолковать ее пря­мо, без ухищрений, тогда надо отбросить идею о «значительной зави­симости челяди», ибо сочетать эту идею с утверждением об ограничениях в зависимости челяди едва ли возможно. Видимо, ограниченность «форм за­висимости» в устах историка означает неполную степень зависимости, т. е. нерабское состояние челяди. Если эта догадка верна, то хотелось бы поже­лать автору быть поточнее в изложении. К сожалению, и в дальнейшем встречаются у М. Б. Свердлова такие формулировки, которые вызывают недоумение. «Челядинами, — читаем у него, — могли быть и те, кого спе­циально везли на продажу, и те, кого продавать было нельзя». Или дру­гой пример: «В первой половине X в. челядью были зависимые, связанные с хозяйством господина, которых нельзя было продавать (что было релик­том предшествующего периода), и те, кто продавался .» М. Б. Свердлову кажется, будто здесь нет противоречия. Но это отнюдь не означает, что противоречия нет на самом деле. Оно есть и остается.

Отрицая рабский характер челяди X в., М. Б. Свердлов не определяет ее социальную природу, отмечая лишь значительную, но ограниченную зависимость в челядинстве.

Договор Олега с греками позволил ему «дать, хотя и негативный, ответ на вопрос об источниках челяди в начале X в.» Ответ следующий: «Источ­ником челяди как категории несвободного населения являлся не плен. Тех, кто стал несвободным через плен, называли „полонянниками". Такое про­исхождение челяди, которую продавали в Константинополе, отражает глу­бинные процессы социальной и имущественной дифференциации, проис­ходящей в восточнославянском обществе того времени».' Неизвестно, о каком «происхождении челяди» идет речь.

Письменные памятники XI-XII вв. свидетельствуют, по М. Б. Сверд­лову, «о тяжелом юридическом положении челяди, но о формах эксплуата­ции труда челяди в хозяйстве господина, о ее характере (рабовладельческом или феодальном) источники молчат». Вместе с тем оказывается, что челядь уже в XII в. — это зависимые от феодала люди, степень зависимости кото­рых с помощью имеющихся у исследователей источников выявить невоз­можно. Так что же все-таки не ясно М. Б. Свердлову: характер или сте­пень зависимости челяди?