Дорога на КиевКниги / Дорога на КиевСтраница 19
Вымывшись, развесили сушиться одежду, развели костер, достали припасы. Я вынул баклажку с живой водой, сделал глоток и передал Даниле. Тот с удивлением поглядел на нее.
— Сурья, — объяснил я. — Живая вода.
— Вот ка-а-ак, — протянул Всеслав. — Где ж ты ее взял?
Пришлось снова все рассказывать с самого начала. Он покачал головой.
— Стало быть, Олег был прав, когда меня с вами послал.
Данило глотнул воды и отдал баклажку Всеславу. Тот попробовал ее, кивнул и допил остатки.
— А кто такой Олег? — поинтересовался Данило.
— Калика, как и я, — пожал плечами Всеслав, отводя глаза.
— Гм… Ну-ну. Вещего Олега, прадеда князя Владимира, который Аскольда и Дира из Киева выкинул, в юности мне пришлось встречать, о нем всем ведомо; слыхал я и еще кое-что. Не про того ли речь ведешь?
— Когда это было? Сто лет назад.
— Ну-ну, — повторил Данило.
Я оставил их разговор без внимания и без вопросов, и, как оказалось, зря.
— Ты где так хорошо научился стрелять? — спросил Всеслав, переводя беседу на другое.
— На охоте каждая стрела дорога, оттого и стрелять учили строго.
— А почему по-воински?
— Воин и учил. — Мне не хотелось вдаваться в подробности.
Пока ели, пока отдыхали да составляли планы, солнце перевалило заполдень. Решили остаться здесь до утра, потом идти Черным лесом до Ирпеня, переправиться, а там до Киева недалеко. Коней отпустили — все одно они по буреломам и чащобам не пройдут, а дорогу домой найдут быстро, но мне было жалко расставаться со своим — успел привыкнуть. Я долго стоял, гладя его морду, скармливая оставшиеся корочки, пока не поторопил Данило. Я хлопнул его ладонью по крупу и с сожалением смотрел, как он, всхрапывая и вскидывая голову, зарысил обратной дорогой.
Днем мы спали, чинили одежду, острили оружие… Вечером легли почти без ужина — еды оставалось мало, хотя я и наловил в ручье несколько красноперок.
Посреди ночи я вдруг проснулся. Прямо над нами висел круглый, громадный серебристый шар луны, заливая все вокруг призрачно-белым светом. Виден был каждый листок на самых дальних деревьях, каждая хвоинка на елках, даже травинки отбрасывали лунную тень.
Спутники мои спали мертвым сном, хотя обычно отличались чуткостью. Повинуясь непонятному внутреннему порыву, встал и подошел к ручью. И здесь, как днем, был виден каждый камушек на дне. В журчании воды мне послышался мягкий зовущий голос:
— Иванко!
Почудилось. Я опустился на колени, чтобы напиться, когда голос прозвучал явственнее:
— Здравствуй, Иванко!
Я поднял голову и увидел молодую женщину удивительной красоты. Распущенные светлые волосы спускались почти до пояса по спине, падали на грудь. Луна освещала ее удлиненное лицо: соболиные брови, выгнутые над огромными, ясными, чуть раскосыми глазами странного темно-голубого цвета, прямой нос, восхитительный изгиб полных губ… На ней была лишь белая, тонкая и полупрозрачная рубашка до пят, сквозь которую просвечивало тело — такой гармонии в человеке я не видел никогда. Если она шла, я этого не заметил, мне показалось, что она плыла по воде белой лебедью.
— Так вот ты какой стал…
— Какой? — обалдело спросил я.
— Большой, почти взрослый, ответила она глубоким и певучим, странно завораживающим голосом
— Почему почти? Уже взрослый, — чуть не обиделся я.
Она рассмеялась таким же серебристым смехом, как лунный свет, что лился с небес.
— Выглядеть взрослым — не одно и то же, что быть взрослым.
— А что такое быть взрослым?
— Это значит, что человек готов взять ответственность за себя, за свои поступки, за ближних своих, за землю свою.
— Ты кто? — вырвалось у меня.
— Берегиня, — просто ответила она.
— А откуда меня знаешь?