Дорога на КиевКниги / Дорога на КиевСтраница 22
— Может, он и отшельничал где-нибудь… — пробормотал Всеслав.
— Послал он к старейшинам и спросил: «Слышал, яко хочете ся предати печенегам?» Те, зная, конечно же, чего хочет народ, лучше самого народа, стали оправдываться: «Не стерпят-де люди глада». Тогда он им и говорит: «Продержитесь три дня, делайте, что говорю, и город ваш свободен будет». Согласились старцы. Приказал калика пошуровать по сусекам да собрать по горсти овса и пшеницы. Собрали.
— Если б у отцов города как следует поискали, то и не по горсти получилось бы, — вставил я.
Всеслав с уважением посмотрел на меня.
— Смотри, Данило, что делает с отроком общение с умными людьми.
— Брось, дай досказать.
— Да знаю я эту историю.
— Рассказывай, Данило, рассказывай! — уперся я.
— Повелел калика варить кисель и готовить бочки, которые ставили в колодцы, да так, что не отличишь настоящего колодца от подставного. Нашли даже припрятанный бочонок меда, его развели водой, рассытили, и тоже в «колодец» поместили. Наутро отправили послов к печенегам и пригласили посмотреть, что в городе делается. К колодцам же поставили самых дородных…
— Не иначе тех же отцов и их чад и домочадцев, — не удержался я.
— Растешь на глазах, — похвалил Всеслав.
— Печенеги обрадовались: русские, дескать, сдаваться решили. Пришли в город, увидели, как из колодцев ведрами кисель черпают, и у них глаза на лоб полезли. А калика масла в огонь подливает: «Чего же вы, мол, глупые, ждете? Да стойте у нас под стенами хоть сто лет — не взять вам города, только воинов потеряете». Послы печенежские призадумались и попросили горожан, из тех, что у колодцев стояли, показаться их хану — не поверит, мол, им на слово. Так и сделали. А на следующих день печенегов уже и след простыл.
— К чему ты клонишь? — поинтересовался Всеслав.
— С чего ты взял, что я к чему-то клоню?
— Ты ничего просто так не делаешь.
Я сразу же вспомнил «воинскую учебу» и тяжеленный котел с мукой, который он заставлял меня таскать целую неделю.
— Я хотел сказать, что того калику никто не видел ни до, ни после осады, а ближние бояре, воеводы и отцы города его знали и даже слушались.
— Ну, мало ли… Может быть, по Киеву…
— Бояре? Калику? Непростой, должно быть, калика. И как он попал в осажденный со всех сторон город? И звали его, по-моему, Олегом. Не тот ли это калика, что был с тобой? Если так, то у него очень странная способность появляться в нужное время и в нужном месте. Или других калик вместо себя посылать…
— Тихо! — вдруг прошептал Всеслав. — Там кто-то есть!
Мы разом схватили по горящей ветке и развернулись от костра. Никого и ничего. Мне показалось, что в ночи, кроме обычных звуков, ничего и не было, просто Всеславу не хотелось отвечать на вопрос. Однако желание разговаривать и препираться пропало. Один раз мне почудилось, что меня из темноты рассматривают громадные глаза без тела — просто глаза и все. Я сказал об этом Всеславу, но тот лишь пожал плечами:
— Наверное, Чернобог…
Я вздрогнул и ответил, что он здорово умеет успокоить человека. В другой раз Данило вдруг вскочил и начал лихорадочно рубить направо и налево. Мы кинулись на помощь, но никого не увидели. Правда, шагах в десяти послышался быстро удаляющийся шорох. А в остальном ночь прошла без приключений и мы лишь просидели, не сомкнув глаз, и настороженно ожидали неизвестно чего.
Утром тронулись дальше. Плелись, как вареные. Тут и ночь бессонная сказалась, и завтрак, а точнее, его отсутствие. И не потому, что нам не хотелось есть, а потому что нечего было. Через пару верст лес начал меняться — постепенно становился реже, солнечнее, стал расцветать свежими красками. Раньше как мертвый: ни пения птиц, ни шуршания мелких зверушек — тишина, как в могиле. А сейчас деревья выпрямились, опушились зелеными веточками, листочками и хвоей, зазвенели птицы, начали попадаться белые звездочки калгана. Наконец, впереди засветлело.