Генезис феодализма на руси в советской историографии

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Генезис феодализма на руси в советской историографии

Страница 42

Ю. А. Кизилов далее пишет: «Наряду с „окняжением" и отчуждением в пользу образующегося таким путем „связующего единства" коллектив­ных видов труда и прибавочного продукта (дани, почестья, погородья, по­людья и пр.) важнейшую роль в процессе утверждения феодальных отно­шений играла и сама организация княжеской власти». Тут автор, прежде всего, учитывает количественный рост административно-хозяйственного и дружинного аппарата, состоящего при князе. Расплодившиеся «княжие му­жи» отбирали у свободного населения лучшие угодья», «бортные ухожаи», «рыбные тони», «бобровые гоны», «звериные ловища», «пашни» и «косо­вища», заводя там «свои промысловые поселки рыболовов, бортников, боб-ровников или пашенные села, где возделывались богатые княжеские нивы и паслись табуны лошадей». Нам неизвестны источники, которые рисуют картину насильственных захватов земельных угодий, изображенную Ю. А. Кизиловым. Не приводит их и сам Ю. А. Кизилов.

В своих убеждениях Ю. А. Кизилов не вполне последователен. В од­ной статье он утверждает, что возникновение феодализма на основе внут­реннего разложения общины было не характерно для ранней стадии феода­лизации, а в другой говорит об этом разложении как действенном факто­ре (наряду с подчинением вервей княжеской власти) образования феода­лизма уже в VIII—IX вв. — в эпоху генезиса феодальных отношений. Ока­зывается, оба порядка явлений «развивались в древней Руси взаимно пере­плетаясь, но на первом этапе становления классового общества лучшее от­ражение в источниках получили виды, связанные с эксплуатацией „окня-женного" населения через разные формы земельных сборов и даней».Значит, будь источники полнее, исследователь смог бы увидеть воочию «внутреннее разложение» общин в VIII—IX вв., которое в предшествующей своей работе он расценивал как «несущественную тенденцию».

Начальную грань феодальной формации в России Ю. А. Кизилов обо­значил VII—VIII вв. Он проделал это, исходя не из фактов, а из «критериев общеисторического характера». Когда в ход идут подобные аргументы, спор бесполезен.

Модель генезиса феодализма на Руси по схеме С. М. Каштанова (прав­да, без обязательных в таком случае ссылок на предшественника) построил М. Б. Свердлов. Следует, впрочем, сказать, что он, в отличие от С. М. Каш­танова, отрицает у восточных славян за родом права собственности на зем­лю. По словам М. Б. Свердлова, «сравнительно-исторические наблюдения, теоретические исследования и данные „Повести временных лет" не позво­ляют предполагать ни родовую земельную собственность, ни ее паритетное существование с племенной собственностью. Напротив, эти материалы сви­детельствуют о племени как верховном собственнике земли и о наличии раз­личных видов подчиненной общинной собственности».' Род, вопреки М. Б. Свердлову, все-таки являлся собственником. Это и понятно, ибо род старше племени, а тем более — союза племен. Лишив род права земельной собственности и провозгласив племя верховным собственником земли, ав­тор получил возможность посредством довольно нехитрой логики сделать вывод об установлении верховной земельной собственности государства в лице князя, произошедшей в результате смены племенной организации го­сударственной, племенных органов управления князьями, боярами и прочи­ми господами, контролировавшими государственную власть в стране. По­вторяя идеи представителей теории княжеской верховной собственности в Древней Руси, М. Б. Свердлов пишет: «Реализация верховной собственности феодального государства и князя на крестьянскую земельную собственность осуществлялась также в передаче князем-сюзереном земель и городов в управление и кормление князьям, боярам и княжим мужам». Как видим, М. Б. Свердлов наслаивает одну собственность на другую, забывая о том, что, при наличии верховной собственности государства и князя на землю крестьян, о поземельной крестьянской собственности речь вести невозмож­но, ибо это — вещи несовместимые.